Ларе-и-т`аэ - Раткевич Элеонора Генриховна (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Ни один эльф в своем уме никуда не пойдет без зеркала – так? Но разве Лоайре был в своем уме, когда вслед за Алани выбежал в Коридор Ветвей? Разве в своем уме он был, когда натягивал принесенный гномом нарретталь почти что на голое тело? Когда в седло садился?
Нет, никто из людей не подумал, что Арьен рехнулся от пережитых страданий – но никто из них не знал, не мог знать, зачем ему нужно зеркало… вот разве что Сейгден… суланец коротко ахнул с таким отчаянием – да, он знает… и ничем, ничем не может помочь… нет в заснеженном лесу зеркала, и взять его негде… непоправимо негде!
Принцесса сделала один только шаг – во всяком случае, Лоайре тогда показалось, что один-единственный – и, очутившись рядом с Сейгденом, что было сил рванула из ножен его двуручный меч.
От тяжести ее шатнуло, но ей удалось устоять. И поднести широкий клинок плашмя с лицу Арьена – тоже.
– Опусти острие мне на плечо, – посоветовал Эттрейг, продолжавший поддерживать Арьена. – Тебе легче будет.
Шеррин его не слышала. Скорее всего, и не могла – сил не хватало. Все силы уходили на то, чтобы не уронить меч.
– Бедная девочка! – выдохнул один из всадников. Теперь, когда Шеррин обнажила меч, всех охватила необъяснимая уверенность в том, что Арьен не умрет. Теперь можно было говорить не только о нем… можно – и даже нужно… есть такие минуты, когда посторонние разговоры кажутся кощунством – но только посторонним… а на самом деле они очень даже нужны, эти разговоры – просто чтобы не утратить рассудок, чтоб он не разорвался, пытаясь вместить невозможное.
– Почему это? – проскрипел гном.
– С такой мордашкой… у нее же нет никаких шансов! – горестно промолвил всадник. – Она ведь в этого парня до самого нутра влюблена… ну помыслить только – таких мечей штуки четыре положить, так ее едва ли не перевесят – а ведь подняла же, да как! Зеркало! Да попроси он луну с неба, она бы ту луну с корнем выдрала! Эх, ну вот же не повезло бедняжке – к такому сердцу да такая, не в обиду будь сказано, вывеска… медведь лесной, и тот не польстится – а она к красавчику эльфу прикипела…
– Ну, положим, эльф сейчас и сам никак не красавчик, – язвительно скрежетнул Илмерран и уточнил. – Пока.
– И девушка на лицо хороша, – зло бросил Лоайре. Всадник хоть и говорил совсем тихо, да и Шеррин сейчас бы громов небесных не услышала, но… нет, ну ведь надо же быть таким редкостным болваном!
– Да и внешность, скажу я вам… – Сейгден чуть дернул уголком рта, что долженствовало означать улыбку. – Не имеет к любви никакого отношения. Уж если моя жена что-то во мне нашла – определенно не имеет.
И тут на заснеженной тропе показался летящий мощным галопом Белогривый, неся на спине двух всадников. Они соскочили на утоптанный снег еще прежде, чем он остановился.
Все виделось сквозь белесо-розовую муть, и с кончиков ресниц то и дело сыпался острыми порошинками кровавый иней – но Эннеари глядел, не смигнув. Он не имеет права промедлить и остаться на всю жизнь без глаза. Он должен, он просто обязан во всех подробностях разглядеть зияющую в опустелой глазнице кровавую рану. Он обязан смотреть на свое изувеченное лицо, на его отражение в зеркальной поверхности клинка… ради того, другого лица, что плывет над ним, растворяясь в рассветных облаках… ради того, чтобы на этом лице – на лице Шеррин – никогда больше не было такого неизбывного горя, никогда… я ведь слово себе давал, что никому не позволю сделать тебе больно… давал – и не сдержал его… только я тогда не понимал, даже во сне, и то не понимал… почему? Почему я не знал тогда, что ты как туман, который укрывает песню от вражеских ушей? Что ты – тетива, без которой стрела и не улетит никуда? Почему надо побывать на волосок от смерти, чтобы увидеть лицо жизни… моей жизни? Это ты – моя жизнь, Шайри… а я и не знал…
Где были мои глаза, когда они у меня были?!
Почему я видел ими только то, что ты красивая – но не видел, что ты единственная?
Зачем я так старательно морочил себе голову – и лишь теперь, когда сил не осталось уже ни на что, на ложь самому себе их тоже не хватает? Шайри, ну почему я так долго лгал себе, так старался не видеть очевидного… почему я раньше не называл тебя так – Шайри …
С той минуты, когда по заснеженному лесу перекаты эха донесли крик Лоайре, и Лерметт понял, что исторгнут он чудовищной бедой, короля охватила ярость – та странная боевая ярость, которая так сродни бесчувствию, что люди несведущие, глядя со стороны, могут иной раз и перепутать. Только памятью разума – не чувств! – он помнил, как взлетел в седло, как подхватил Илери рядом с собой на Белогривого… а недолгую бешеную скачку, высекающую из лесной дороги комья снега, даже и разумом не помнил.
А вот тот мучительный ужас, который черной волной захлестнул его по самое горло, когда он увидел Арьена на руках у эттармского оборотня, Лерметт как раз запомнил на всю оставшуюся жизнь, накрепко запомнил – но только не разумом. То, во что рассудок просто отказывается верить, зыбкие видения, невозможные картины – лицо Илмеррана с прикушенной губой… Илери на коленях рядом с Эттрейгом, ее руки… и его собственные руки, на которые эттармский волк бережно перекладывает свою ношу… и еще чьи-то руки, забирающие меч у Шеррин… все кружилось, клубилось, летело в какой-то омут… серое, как заношенный холст, лицо Лоайре… губы Алани беззвучно шевелятся… широкий нож, покидающий тело Арьена… и кровь из раны в спине… темная, почти черная кровь, заново вспенившая снег… ее так много…
– Это мертвая кровь, – глухо произнесла Илери. – Уже мертвая. Час… может, дольше. Нет смысла вливать ее обратно в жилы. Нужно освободить легкое… слишком ее много затекло под ребра… а вот теперь довольно.
Рана под ее пальцами закрылась так легко и обыденно, словно Илери стерла черточку, проведенную пальцем на песке.
– Лицо ему прикрой, – бесцветным от напряжения голосом промолвила Илери.
– Он… умирает? – только и сумел ахнуть Алани. Лерметт и того не сумел.
– Нет. – Сейгден одним быстрым движением отодрал вуаль, свисающую с головного убора замершей Шеррин, и набросил легкий шелк на правую половину лица Эннеари. – Просто если я что-то понимаю в эльфах, нам сейчас предстоит жуткое зрелище.
– Ну уж не страшнее, чем это, – встрял давешний разговорчивый всадник.
Сейгден обратил на него язвительный взгляд.
– Страшнее, сударь мой, и намного. Или тебе так хочется посмотреть, как отрастает вырванный глаз?
Изумленный выдох Шеррин прозвенел таким неслыханным счастьем, что снег так и просиял ей в ответ.
– Шайри… – тихо, но очень внятно выговорил Эннеари. Из-под теплого нарретталя показались кончики пальцев, следом узкая кисть, запястье – белое, как кость, с багровым рубцом… значит, руки Арьену тоже связали, но он успел их высвободить… а больше ничего не успел… зато помощь все-таки подоспела вовремя…
Шеррин дрожащими пальцами прикоснулась к руке Арьена.
– Шайри… – прежним слабым, но отчетливым голосом произнес Эннеари. – Сними свой жуткий подойник… пожалуйста…
Никто не ожидал, что первые слова ожившего Эннеари будут именно такими. С миром определенно творилось нечто странное… но разве после судорог кровавого безумия мир может вести себя иначе, как странно? Никто не может. Подойник – значит, подойник… ничего особенного… и если его просят снять, именно так и следует поступить.
Свободной рукой Шеррин сдернула с головы свой стоячий чепец – и водопад иссиня-черных волос выплеснулся на плечи, заструился по спине…
– Никогда больше… не покрывай волосы, – вымолвил Эннеари. – Пускай мне все медведи завидуют.
– К… какие мед… веди? – тревожно и растерянно осведомилась Шеррин.
– Лесные, – торжествующим шепотом сообщил Эннеари и слабо усмехнулся уголком рта. – Пусть им будет завидно, ладно?
Лоайре прикрыл рот обеими ладонями. Шеррин опрометчивой глупости всадника не расслышала – не до того ей было – а вот Арьен, оказывается, слышал все… и худшего возмездия, чем это мгновение стыда, для безмозглого болтуна придумать невозможно. Вперед наука. Авось научится думать прежде, чем говорить.
